Поддержать
Zeitenwende — ставший знаменитым поворотный момент, анонсированный канцлером Шольцем в первые дни вторжения, — наступил. Но не в Германии, а во Франции. Это первый вывод, который напрашивается сразу после очередного раунда адвокационных визитов во Францию, Германию и Италию. Потому что именно во Франции наиболее заметно изменилось мнение о классификации угрозы РФ и уменьшились страхи в отношении ее устранения. А если сравнить конкретно поведение немецкого канцлера и французского президента, то невольно кажется, что Шольц сегодня — этакий ранний Макрон. Разве что с толстым кошельком.
Однако в этом первом выводе достаточно много нюансов. Кто-то может возразить, что в Германии zeitenwende тоже происходит, но не в отношении войны РФ в Украине, а в отношении самой Германии, что, собственно, и имелось в виду под поворотным моментом Шольца. Речь идет о переосмыслении потребности Берлина больше инвестировать в свою оборону, подкрепленном солидным «чеком» в 100 млрд евро, — сейчас шаткую и финансово нестабильную, но все же попытку выйти на натовский стандарт в 2% ВВП на оборону.
Но кто-то может сказать, что и во Франции этот поворотный момент произошел на восприятии РФ как угрозы в сфере безопасности, но не как угрозы в сфере бизнеса. Отсюда, соответственно, и самые большие среди всех стран ЕС продажи во Франции российского сжиженного газа на протяжении первых трех месяцев этого года и продолжающееся сотрудничество с «Росатомом». Тем самым, который терроризирует Европу, захватив едва ли не крупнейшую атомную станцию на континенте — Запорожскую АЭС.
Впрочем, в поддержке Украины Европа даже на третий год войны остается более объединенной, чем во время пандемии или финансового кризиса. И это, бесспорно, позитив, потому что расхождений в видении того, как реагировать на российскую угрозу, и дальше остается больше, чем общих элементов даже на уровне трех евросоюзовских стран G7.
Это, конечно, усложняет процесс создания коалиции решительных — то есть коалиции стран, желающих расширить параметры того, каким образом и, главное, с какой целью помогать Украине, чтобы не допустить ее коллапса как государства и помочь ей завершить войну в форме, которую большинство украинцев восприняло бы как победу. И действительно лучше иметь расхождения, чем однозначно равняться на позицию сторонников политики самосдерживания по отношению к РФ. Потому что в конце концов только во время таких дискуссий цели поддержки Украины могут расшириться не только в Париже, Лондоне, Праге или Копенгагене, но и в Вашингтоне и Берлине.
Для коалиции решительных не нужно большинство стран ЕС или НАТО. Достаточно пяти-шести государств, имеющих политический вес и, что не менее важно, политическую смелость, ресурсы и военную состоятельность. Ни у одной из стран Европы, которая потенциально готова присоединиться к этой коалиции, сейчас нет всех необходимых составляющих: если есть политический вес и смелость, то откровенно не хватает ресурсов (как у Франции); если есть ресурсы, то недостает первых двух компонентов (как, скажем, у Норвегии). Так что нужен грамотный Lego-подход — скомпоновать нужные элементы на уровне отдельных стран, готовых действовать решительнее.
Но сначала проанализируем расхождения между странами по восприятию российской угрозы и позиции США как отправной точки в принятии тех или иных решений. И на что стоило бы обратить особое внимание Украине.
Ощущение российской угрозы: как может бить рикошетом?
Первая адекватная реакция на войну РФ в Украине — ощущение угрозы со стороны России не только для Украины, но и для всего европейского континента. Понимание, что экзистенциональная война для Украины может стать экзистенциональной и для Европы в том виде, в каком она существует сегодня.
В Германии восприятие России как угрозы только начинает формироваться. Над тем, чтобы распространить это восприятие не только среди военных, но и на уровне политических элит и общества, активно работал в течение последнего года министр обороны Борис Писториус, долгое время являющийся самым популярным политиком в Германии. Отчасти ему это удалось, но именно отчасти: даже в своей партии он пребывает в заметном меньшинстве относительно того, в какой степени нужно взвешивать риск эскалации со стороны РФ, принимая решения по Украине.
Зато во Франции осознание угрозы со стороны РФ пришло на уровне высшего политического руководства страны, президента республики, который сейчас считает Россию главной дестабилизирующей силой не только в Европе, но, возможно, даже в мире (Китай там, в отличие от США, не видят как угрозу №1). И такое определение РФ подкреплено конкретными дестабилизирующими действиями Москвы в отношении непосредственно Франции: начиная с приблизительно 150 провокаций против французских вооруженных сил в разных регионах мира и заканчивая регулярными кибератаками на критическую инфраструктуру и грубым вмешательством во внутреннюю политику страны, что, конечно, не может оставлять Макрона равнодушным, даже если ему лично, в отличие от Шольца, больше не нужно будет бороться за высшую должность в стране.
Однако ощущение угрозы не всегда означает адекватную реакцию на нее. Отдельные страны Европы — в частности Германию и Францию — существенно отличает то, что в одних столицах (Париже) инвестицию в безопасность Украины считают инвестицией в собственную и европейскую безопасность, а в других (Берлине) воспринимают это как выбор — инвестировать в собственную безопасность или помогать Украине. По принципу: война в Украине — это война в Европе, но не война Европы.
Соответственно чем сильнее это ощущение угрозы во властных офисах в Берлине и некоторых других столицах Европы, тем чаще его используют как причину — или же, будем откровенны, как оправдание, — почему то или иное оружие/оборудование вместо того, чтобы поступать в Украину, должно остаться для собственной обороны этих стран на случай потенциальной атаки РФ.
Более того, аргумент, что атака в принципе может не произойти, если Украина выстоит, на фоне продвижения российских войск на отдельных участках фронта заметно отошел на задний план даже в странах, где инвестиция в оборону Украины воспринимается как косвенная инвестиция в собственную оборону. И где в принципе было по крайней мере частичное понимание, что их страну действительно прикрывают от российской агрессии не один, а два щита: с одной стороны НАТО, с другой — Украина.
То, как ощущение угрозы со стороны РФ (или, точнее, эксплуатация этого ощущения в политических целях) бьет рикошетом по Украине, очень заметно проявилось во время рассмотрения срочного предоставления Украине дополнительных средств ПВО. Один из немецких дипломатов объяснил нежелание европейских стран расставаться со своими системами на примере своего государства: когда в Берлине говорят о возможной эскалации со стороны РФ, то имеют в виду прежде всего атаку с воздуха в виде ракетных ударов. Соответственно средства ПВО рассматривают как основной элемент предотвращения эскалации. Однако в немецкой столице, где мы работали как раз в дни, когда рассматривали решение о предоставлении дополнительного Patriot, чаще всего приходилось слышать другой аргумент, а именно: сначала должны предоставить американцы, у которых их намного больше (и это правда), а Германия раньше уже предоставила Украине две батареи (одну, правда, взаймы) из своего и так ограниченного арсенала. Несмотря на это в Берлине за считанные дни изменили мнение о предоставлении Украине дополнительной батареи (от почти категорического отказа до согласия) и все-таки приняли положительное для нас решение, демонстрируя, что Германия Шольца способна проявить и самостоятельность, и решительность, и, что не менее важно, скорость, когда есть политическая воля на высшем уровне.
Вместе с тем, несмотря на популярное в Париже восприятие украинской безопасности как безопасности французской и европейской, такого положительного решения не удалось достичь (по крайней мере на момент написания этого текста) по французско-итальянской системе SAMP-T, которая сейчас находится в Румынии и могла бы быть намного полезнее в Украине. Не так, конечно, как Patriot, но все же. Когда мы чуть ли не на каждой встрече в Риме и особенно в Париже (потому что конкретно эта система принадлежит французам) спрашивали о перебазировании ее в Украину, некоторые французские собеседники четко давали понять, что она нужна именно в Румынии на случай потенциальных атак РФ на эту страну. Когда-то, в будущем.
Таким образом, вместо того чтобы наконец принять войну России в отношении Украины как свою войну, страны ЕС преимущественно начинают готовиться к своей войне, не забывая на встречах подчеркивать: «Украина находится в войне с Россией, мы — нет». Или же «это вы должны позаботиться о стратегии, не мы. Мы лишь вам помогаем».
И в этом заключается еще одно отличие между разными странами Европы: одни из них понимают, что даже если они не воюют с РФ, то Россия уже ведет войну против них, другие не осознают даже этого. Да, эта война пребывает на другой фазе, чем война с Украиной, на гибридной, однако же все помнят, что именно так начиналась и война РФ с Украиной. Это понимание все заметнее во Франции, но его откровенно не хватает в Германии и тем более в Италии, по которой, такое впечатление, каждый день проходится катком российская дезинформационная машина, очень профессионально работающая с традиционно пацифистскими настроениями в этой стране.
И, наконец, третье отличие в восприятии российской угрозы заключается в том, насколько принципиально для отдельных стран ЕС сохранить путинский режим при власти в РФ по результатам завершения войны в Украине. К сожалению, иногда складывается впечатление, что некоторых наших западных партнеров — и в первую очередь здесь опять речь идет о Берлине — больше интересует, насколько эта война экзистенциальна для путинского режима, а не для Украины. Возможно, именно этим можно объяснить то, что канцлер Шольц в своем видении завершения войны застрял на сложной формуле «чтобы Россия не выиграла и Украина не проиграла», хотя было бы значительно проще даже сказать «чтобы Россия проиграла и Украина выиграла».
Хотя по мере запуска процессов вступления Украины в ЕС в ключевых европейских странах должны быть непосредственно заинтересованы в том, чтобы Украина входила в Евросоюз максимально функциональным государством, с меньшим «чеком» на восстановление и без оккупированных территорий.
Не говоря уже о некоторой парадоксальности: как можно рассматривать РФ как угрозу, серьезно готовиться к ее отражению и вместе с тем стараться сохранить режим, который эту угрозу генерировал и подпитывает?
И, наконец, когда мы говорим об объеме помощи, по уровню которого Германия сегодня лидирует в Европе, за что мы, безусловно, очень благодарны, то сегодня именно тот момент в войне, когда важно говорить не только об объеме, но и о цели предоставления этой помощи. Оправданы ли такие инвестиции, если они делаются с прицелом на то, чтобы любой ценой удержать при власти Путина, которого, такое впечатление, некоторые топ-политики и топ-бизнесмены в Германии до сих пор воспринимают больше как «немца в Кремле», чем как «международного преступника в Кремле»? Эта ли помощь должна привести к призрачному замораживанию конфликта, которое, по моим наблюдениям, традиционно встревоженным стабильностью немцам кажется большей стабильностью, чем возможный крах путинского режима и его последствия?
Переговоры: где Европа за столом?
И здесь мы постепенно переходим к теме переговоров, по поводу которой тоже наблюдаются некоторые расхождения в европейских столицах. Во Франции за три дня встреч в разных ведомствах и с экспертами сложилось впечатление, что там темы переговоров просто нет: никто об этом не спрашивал, никто не реагировал на наши реплики, которые так или иначе этой темы касались.
В Италии и Германии эта тема просто висит в воздухе тяжелым сгустком и периодически всплывает на поверхность во время разговоров и дискуссий «о войне и мире». Правда, если в Риме тема переговоров считается признаком хорошего тона и даже правительство Мелони всячески «упаковывает» помощь Украине как помощь для ускорения и усиления позиции Киева на переговорах, то в Берлине это скорее политический моветон. По крайней мере в разговорах с украинскими делегациями.
И не только или не столько потому, что в свое время в Берлине уже обожглись на «Минске», а, скорее потому, что в немецкой столице были бы рады сгенерировать инициативу самой Украины по этому вопросу. Мнение, которое все чаще ретранслируют из высоких политических кабинетов, является смесью страха, фатализма и низкой самооценки и выглядит примерно так: Украина не способна победить РФ военным путем, даже со всей своей помощью мы не можем это изменить, поэтому нужно быть готовыми к переговорам, как только об этом попросит сама Украина. Разница между Германией и Италией в этом вопросе заключается в том, что если в Риме можно услышать о какой-то афере, которая включала бы территориальные уступки, — peace for land (об этом откровенно спрашивали нас на одном из мероприятий), то в Германии чаще можно услышать слово «замораживание».
Таким образом, если бы меня попросили назвать главную проблему в восприятии войны со стороны Берлина, то я бы ее сформулировала так: победа Украины видится как более дестабилизирующий фактор, чем замораживание войны. Очевидно, Украине и дальше предстоит много работать, объясняя, почему замораживание — это не о прекращении огня и тем более не о стабильности. Делать это непросто: те, кто действительно формирует стратегии, охотнее встречаются с американскими экспертами, которые грезят переговорами с первого дня вторжения, чем с украинскими или европейскими, которые уверены, что при нынешних условиях некорректно даже употреблять слово «переговоры», потому что речь идет исключительно о безусловной капитуляции Украины.
Очевидно, канцлеру Шольцу важно продать своему избирателю хотя бы видимость стабилизации, поскольку на следующие выборы он, судя по всему, собирается идти в образе «канцлера мира». Его задача — балансировать между запросом на поддержку Украины, который и дальше достаточно высок в обществе, и страхом «втягивания» Германии в войну, в частности и из-за предоставления дальнобойных Taurus, как бы абсурдно это ни звучало.
Интересно, что страны, которые спокойнее говорят об уступках со стороны Украины (в частности Германия и Италия), на сегодняшний день, согласно данным последних соцопросов, являются также странами, где фиксируется наименьший в Европе уровень готовности населения защищаться в случае атаки РФ. Во Франции же 51% молодежи в возрасте от 18 до 25 лет готовы были бы воевать в Украине, если это будет нужно для защиты интересов Франции (исследование по заказу IRSEM и DGRIS — двух аналитических центров при Минобороны страны).
Отдельный большой вопрос, который интересует европейские столицы в контексте потенциальных переговоров: будет ли, и если да, то кто будет представлять Европу за столом переговоров об Украине?
Дело в том, что сигналы, поступающие из РФ и Вашингтона о композиции сторон переговоров, не сильно отражают Европу за столом этих переговоров. Там есть место для США, возможно, для Китая со стороны РФ, но как-то непонятно по поводу ЕС или европейских стран ⸺ членов НАТО. Эта ситуация не может удовлетворять Макрона, как и многих европейцев, которые, если еще не начали, то вполне могут начать задавать вопросы вроде: если американцы постоянно говорят, что это европейская война, то почему не европейцы должны быть за столом, где будут искать способы завершения этой войны? И вообще, почему европейские столицы должны присоединяться к подходу, согласно которому платить больше должна Европа, но договариваться c Россией будет Америка?
Насколько страшно без США?
Одно из бесспорных отличий между разными столицами Европы — уровень готовности подчинять свои решения и действия по вопросам войны с РФ политике Вашингтона.
Позиция Макрона заключается в том, что Европа не может в условиях стратегической неопределенности в США постоянно оглядываться на Вашингтон — быть заложником внутриполитической неразберихи в Америке. Тем более, вряд ли кому-то до сих пор непонятна природа лидерства США при администрации Байдена как сдерживающего. Конечно, такое лидерство подходит тем на европейском континенте, кто хотел бы делать меньше решительных шагов в помощи Украине и больше — в расчете избежать риска эскалации.
Неудивительно, что именно Макрон (и об этом как минимум дважды упоминал в своих выступлениях сам действующий глава Белого дома) с недоверием выспрашивал у нынешнего президента США, надолго ли Америка вернулась, когда Байден только стал президентом и торжественно объявил о «возвращении США» на саммите НАТО. Именно Макрон годами предлагал идею «стратегической автономии», которая касалась бы и европейской армии. И после регулярного посещения Франции в течение последнего года сложилось впечатление, что в глубине души некоторые французские стратеги даже обрадовались бы потенциальному возвращению Трампа, чтобы иметь больше аргументов для развития своего концепта. Который тем более уже переоформляется из «стратегической автономии» в идею «стратегического суверенитета»: очевидно, чтобы быть более приемлемым для стран Европы, которых до сих пор пугает слово «автономия» в контексте взаимодействия с США и которые и дальше предпочитают (то ли из-за многолетней безопасностной зависимости, то ли из-за американского военного присутствия, то ли просто по инерции) подстраивать свою политику под политические тренды, заданные Белым домом.
Собственно, именно поэтому мы можем говорить о линии разделения между странами, для которых отправной точкой для предоставления помощи Украине или одобрения важных политических решений является позиция США, и теми, для которых такой отправной точкой является то, в чем действительно нуждается Украина или собственно Европа.
Дисфункциональность Конгресса в последние полгода заставила несколько взбодриться даже наиболее склонные к ориентации на США страны. А именно Германию, где неоднократно приходилось слышать: поскольку Берлин полностью зависит от ядерного зонтика США, то и все свои решения по безопасности он должен синхронизировать с Соединенными Штатами. Позиция, согласитесь, довольно логичная, ей сложно что-то противопоставить.
Однако некоторый рост рейтинга Байдена и разблокирование помощи Украине в Конгрессе создают огромный соблазн и дальше полностью ориентироваться на позицию Вашингтона. Даже резервные ресурсы, «забронированные» некоторыми европейскими странами для Украины, как приходилось слышать в отдельных институциях этих стран, забронированы именно «на случай победы Трампа» и полного обрезания помощи Украине со стороны Америки. В интересах Украины сегодня максимально доносить сигналы о том, что, разблокировав помощь, США лишь дали возможность европейским странам лучше подготовить «план Б» для Украины, где ведущую роль будет играть Европа, а не США, безотносительно того, кто будет следующим американским президентом.
Большой общий знаменатель
Вместе с тем чуть ли не самая заметная общая черта в подходах европейских столиц к завершению войны на сегодняшний день — вопросы взаимозависимости между желанием самой Украины продолжать борьбу и поддержкой Европы. «Мы будто находимся в заколдованном круге: чем больше вы демонстрируете готовность бороться, тем больше мы чувствуем себя мотивированными вам помогать. Но мы также понимаем: чем больше мы помогаем, тем больше и вы мотивированы», — довелось услышать от одного высокопоставленного чиновника во Франции.
Едва ли не самый популярный вопрос во всех столицах — мобилизация и производные вокруг нее. Известны лишь негативные нюансы, сопровождающие этот процесс. Сигнал считывается очень просто: мы не можем обеспечить мобилизацию своих ресурсов без должного уровня мобилизации ваших людей. Хотя даже на третий год войны именно в Украине фиксируется самое большое в Европе количество тех, кто готов защищать страну с оружием в руках, европейские медиа с большей охотой подсвечивают цифры о «всего» 15% военнообязанных украинцев, которые сейчас воюют.
Все более заметна в европейских столицах и нехватка доверия к высшему украинскому руководству (то есть высшему менеджменту). Даже в Германии приходилось слышать, что ключевых серьезных причин, почему не принято решение о Taurus, было на самом деле две — страх эскалации со стороны Путина и недостаточное доверие к действиям украинского руководства. Дескать, нет уверенности, как и где Украина будет использовать это оружие. Хотя это и противоречит немецкому же аргументу, что без участия немецких специалистов невозможно в принципе настраивать и запускать это оружие…
***
Сложные дискуссии и иногда несколько хаотичная адаптация, которая наблюдаются сейчас в Европе на фоне того, что Украина входит в войну на истощение, связаны не только с тем, что европейцы столкнулись в начале 2024 года с ситуацией, которая, по прогнозам, должна была сложиться в начале 2025-го, когда Европе после американских выборов и потенциальной победы Трампа на них нужно было бы принять намного большую ответственность за Украину и будущее своего континента. Однако эти процессы также стали причиной того, что, как фактически сознались нам в нескольких государственных институциях европейских стран, по их внутренним калькуляциям, война должна была завершиться в 2024 году, поэтому все ресурсы на Украину просчитывали соответственно. Хорошая новость то, что в любом случае 2025-й видится как год, в который Европа (в том числе и в плане собственного оборонного производства) вступит увереннее и с большими возможностями помочь Украине. И досрочная подготовка Европы в этом году может оказаться вполне уместной.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google